Оксана
Багровый закат навевал невыносимую тоску, несмотря на то, что зрелище было удивительно красивым. Оксана не могла оторвать взгляд от пылающего горизонта. Ослепительный солнечный диск резал глаза и сквозь слезы казался пламенем. А облака были похожи на дым.
“Дым! У меня аллергия на дым, — вспомнила она, — сейчас начнется приступ удушья!”
Она развернулась и бросилась убегать, но тело двигалось как в замедленном кино, ноги увязали в грязи. А дым уже настигал и обволакивал. Она пыталась кричать, звать на помощь, но вместо крика из горла вырывался сухой астматический кашель. Стоящие вокруг люди завороженно глазели на пожар, до неё никому не было дела. Она упала на колени и вцепилась в юбку какой-то женщины, но та, не отводя взгляда от пламени, лишь протянула руку и громко зашептала: “Смотри туда!” Оксана хотела обернуться, но невероятный ужас сковал всё тело. Дышать стало невозможно, она почувствовала, что умирает.
* * *
Елена Сергеевна привыкла спать очень чутко, постоянно прислушиваясь к звукам из комнаты дочери. Малейший кашель — и она на автопилоте, не успев толком проснуться, бежала через всю квартиру, чтобы проверить, все ли в порядке, успела ли Ксюша дотянуться до ингалятора, не надо ли вызвать “скорую”. На этот раз она увидела, как дочь судорожно шарит по тумбочке в поисках лекарства и даже уже не кашляет.
Спокойно, отработанным движением Елена Сергеевна нажала кнопку телефона и начала оказывать дочери первую помощь.
Телефон сам дозвонился и включил запись текста, где указывались адрес, фамилия, возраст, причина вызова, в общем, ответы на все вопросы, которые в таких случаях задают на том конце провода. Дежурный обычно высылал к ним машину, не дослушав до конца, — этот адрес уже знали почти все водители платной “Скорой помощи”.
Через несколько минут в комнату вбежала медсестра с уже приготовленным шприцем, а следом два санитара с носилками. Елена Сергеевна сдала вахту у постели дочери, посмотрела на часы и пошла на кухню готовить завтрак. Если приступ удастся снять, не увозя Оксану в реанимацию, то ничто не удержит эту противную девчонку в постели и, отлежавшись немного, она поедет в офис.
Носилки пригодились. Cанитары осторожно пронесли девушку мимо кухни. Рядом шла медсестра, придерживая портативную систему искусственного дыхания и капельницу.
“Слава богу, — подумала мать, — хоть полечится. Всех денег не заработаешь...”
Выходя из квартиры, медсестра спохватилась:
— Ой, Елена Сергеевна, дайте её сотовый, а то придется, как в прошлый раз, за ним ехать.
Елена Сергеевна сходила в комнату дочери и вынесла сотовый телефон и ноутбук, с которыми Оксана никогда не расставалась. Запирая дверь, она ещё раз подивилась современной технике: замок открывался автоматически, когда нажимали кнопку автовызова “Скорой помощи”, и сразу же загорался свет в коридоре и комнате Оксаны. Если бы такая техника была пять лет назад, то, возможно, Василий, отец Оксаны, был бы жив до сих пор.
После смерти Василия Сергеевича его бизнес перешел дочери, которая до этого работала секретарем у отца.
Из милой услужливой секретарши она тут же превратилась в бизнес-стерву, чем страшно разочаровала и удивила заместителя и компаньона отца, который уже приготовился было занять президентское кресло. Через некоторое время она выжила его из компании.
Но вместе с предприятием ей досталась в наследство и болезнь. Конечно, диагноз “астма” у неё был с детства, но проявлялся недуг не агрессивно: весной были сопли и слезы от буйного цветения, зимой — аллергия на шубы подруг. А после смерти отца вдруг стали появляться новые аллергены, дышать становилось всё труднее, начались серьезные приступы по ночам. Но ездить на курорты и проходить стационарное лечение ей было некогда, поскольку она с азартом захватывала новые области рынка и теснила конкурентов.
Елена Сергеевна боялась, плакала и умоляла дочь начать лечиться, пока Оксану в первый раз не отвезли в реанимацию. Тогда Елена Сергеевна всю ночь простояла на коленях, глядя в угол, где должна была бы висеть икона. Она не знала молитв, но молилась о спасении дочери своими словами, какие приходили в голову.
Через неделю Оксана вернулась из больницы и с усиленным рвением взялась за работу. По вечерам она ходила по квартире, ругаясь с кем-то по телефону и пшикая в рот ингалятором.
Сердце Елены Сергеевны сжималось от каждого покашливания дочери, от каждой одышки. “Ты совсем не думаешь обо мне, — причитала несчастная мать. — Что я буду делать, если ты отправишься вслед за отцом?!”
Тогда Оксана установила “кнопки скорой помощи” дома и в офисе, обратилась в самую дорогую клинику и поставила перед врачами задачу вылечить её, не укладывая в больницу. Врачи делали всё возможное, но астма прогрессировала с чудовищной скоростью.
Через некоторое время Елена Сергеевна привыкла к своему страху. Он стал для неё естественным чувством. Она отправляла дочь в реанимацию, как в командировку. Оборудовала иконостас в углу, выучила молитвы и начала регулярно ходить в церковь, заказывать молебны во здравие. Решила, что уйдет в монастырь, если с дочерью что-нибудь случится. Здоровье Оксаны от всех этих действий лучше не становилось, но самой Елене Сергеевне жить стало легче.
“Жива?” — Разлепив веки, Оксана увидела уже привычную белую палату. Рядом с ней попискивало какое-то оборудование, а у окна на табуретке сидела медсестра и болтала по сотовому телефону. Оксана собрала размазанное по стенкам черепа сознание и прислушалась к разговору.
— Оксана Васильевна не может сейчас подойти к телефону, у неё важная встреча. Как только она освободится, сразу же вам перезвонит. Представьтесь, пожалуйста...
“Интересно, с кем же у меня такая важная может быть встреча?” — подумала Оксана, понимая, что сочинять продолжение вранья придется ей.
Медсестра обернулась, заметив, что писк приборов изменился.
— Я уже позвонила вашему секретарю и попросила отменить все встречи на ближайшую неделю, — сказала она, выключив телефон.
Оксана кивнула и провалилась обратно в темноту.
Александр
Примерно в то же время в том же городе, но совсем в другой больнице, в длинной очереди у кабинета участкового терапевта в обществе унылых пенсионерок томился ещё один герой этой истории. Ему было плохо, подташнивало, кружилась голова, болел живот, ныло колено.
Если бы ему не было так плохо, то, возможно, было бы стыдно: молодой, спортивного телосложения парень сидит, как калека на паперти среди нищих и убогих.
Конечно, он сам виноват — мог бы лежать сейчас в госпитале ветеранов войн, лечиться за счет государства. И это было бы справедливо. Но он лишил себя этой справедливости, потому что считал оскорбительным ходить по кабинетам и доказывать свое право на пенсию и бесплатное лечение, положенные ему как участнику боевых действий. Ему казалось, что каждый чиновник просто обязан знать всё о его боевых заслугах и связанных с ними контузии, ранении и гепатите. Он приходил в ярость, когда его заставляли заполнять какие-то анкетки, приносить какие-то справочки. И все это сопровождалось таким же сидением в очередях.
И вот, когда этот унизительный путь уже был почти пройден, его терпение внезапно лопнуло. Стоя на ковре перед лощеным, гладким чиновником, который, громко посапывая, неторопливо искал в огромной стопке ветеранских корочек его документы, он почувствовал, как поднимается из желудка к горлу неконтролируемая волна ненависти.
“Неудивительно, что в коридоре такая огромная очередь”, — подумал он, и в голове загудело от злости. Мелодичный телефонный звонок остановил работу пальчиков-сосисок. Чиновник откинулся на спинку кожаного кресла и заговорил о чем-то с невидимой собеседницей.
Дальше все было как во сне. Взбесившееся тело схватило телефон и вдарило им по блестящей переносице. При этом оно сказало все, что этика и мораль пытались скрыть в закромах души. Потом оно скинуло со стола лежавшие аккуратной стопочкой корочки и со словами “Да подавитесь вы своими льготами!” выбежало из кабинета.
После этого он несколько дней с ужасом ждал, когда за ним придут и посадят за злостное хулиганство. Но никто не пришел. То ли чиновник благородно решил не подавать в суд на психа, то ли не смог вспомнить его фамилию...
Размышления прервались, когда подошла его очередь. Женщина в белом халате мельком взглянула на вошедшего:
— Фамилия?
— Ведьмин. Александр Ведьмин.
— На что жалуетесь? — как автомат произнесла она, найдя и открыв карточку.
— Живот болит. Голова кружится. Кости ломит...
— Раздевайтесь, — оборвала она его и начала что-то быстро писать. — Ложитесь на кушетку.
Александр снял рубаху и лег. Врачиха тонкими пальцами больно надавила на живот. Он вскрикнул.
— Одевайтесь, — бросила она и села дописывать в карточку. — У вас либо гастрит, либо язва, либо печень. Гепатитом не болели?
— Болел.
— Вот видите! Такие болезни бесследно не проходят. Придется сдать анализы для точной постановки диагноза. Но все анализы у нас делаются платно. Если, конечно, у вас нет льгот. — И она вопросительно посмотрела на Александра.
— Нет. Льгот нет, — ответил он.
Еще минут пять терапевт торопливо заполняла какие-то бумажки, потом отдала их со словами:
— Подойдете в администратуру, там вам скажут, куда, во сколько и сколько стоит. А вот рецепт обезболивающего на первое время. И ещё кое-какие укрепляющие витамины. Остальное будем выписывать после установления диагноза.
Когда скучающая медсестра сказала Александру, сколько это стоит, вопросы “куда” и “во сколько” отпали сами собой. Таких денег у него не было.
С работой ему не везло. Или работе не везло с ним. Нигде он не мог продержаться дольше испытательного срока. Его просто преследовали деспотичные начальники и их глупые секретарши. Они раздражали его, а он раздражал их. В результате они продолжали делать свои бессмысленные дела, а он вновь оказывался безработным.
Обезболивающее тоже не вписалось в его бюджет. Выйдя из аптеки, Александр опустился на ступеньки крыльца. Проходящие мимо люди смотрели на него кто с брезгливостью, кто с жалостью.
“И что теперь делать? — возник в голове вопрос. — Идти за своими льготами к владельцу разбитого носа или лечь и подохнуть в муках?” Первый вариант вызывал невыносимую тоску, второй — ужас. Ужас и тоска были разные по вкусу, но одинаковые по силе, и сделать выбор между ними Александр не смог бы.
Значит, должен быть третий вариант... Он вспомнил слова своего прадеда, у которого в детстве гостил каждое лето: “У Бога не бывает безвыходных ситуаций”. От этого боль слегка утихла и на душе посветлело. Показалось, что он уже нашел заветный третий вариант, хотя на самом деле в его голове ещё не было никакого дельного плана. Александр встал со ступенек и пошел в сторону дома.
Придя домой, он уже знал, что надо делать. И действовать начал сразу же, пока не включился “трезвый рассудок”. Он набрал номер агентства недвижимости из какой-то газеты, которые бесплатно разносят по домам.
— Здравствуйте, я хочу сдать квартиру на длительный срок. Но чтобы официально.
В агентстве заинтересовались: спрос на однокомнатные квартиры в этом районе значительно превышал предложение. Уже через полчаса у него был агент с проектом договора. Александр наспех прочитал документ — неофициально он мог бы сдать квартиру в два раза дороже. Да ещё и налоги заплатить придётся. Но он не раздумывая, подписал.
Агент попросил номер сберкнижки для перечисления денег и место фактического проживания после сдачи квартиры.
— А это зачем? — удивился Александр.
— Ну как же?! Мало ли что может случиться! Могут возникнуть вопросы, которые мы не сумеем решить без подписи владельца жилплощади.
Александр задумался. Адрес прадеда он не знал. Помнил только покосившийся дом на окраине и название деревни.
— Ну, пишите: деревня Трёшка. Там спросите, где жил Ефим Ведьмин. Вам кто угодно покажет.
Уладив все юридические моменты и получив аванс, Александр собрал свои нехитрые пожитки и отправился на вокзал.
“Трезвый рассудок” включился, когда поезд набрал скорость. Вновь нахлынула волна одиночества и безысходности. Куда он едет? Кто его там ждет в этой глухой деревне? Прадед давно на кладбище, и Александр не знает даже, где искать его могилу. Цел ли дом? А может, отдали участок деда каким-нибудь дачникам? Но если даже и ждет домик своего наследника, что дальше? Он ляжет и умрет в муках в глухой деревне? Кстати о муках... Александр прислушался к своему телу. “Удивительно! И обезболивающее не пригодилось. Хорошо, что забыл купить”, — подумал Александр и уснул под монотонный стук колес.
Пробуждение
На следующий день Оксана открыла глаза и почувствовала, что дышится относительно легко, да и аппаратура уже не пищала над ухом. “Значит, кризис прошел”, — подумала она и сразу начала вспоминать список дел, которые у неё сорвались и которые надо было как-то восстанавливать.
Она никогда не оформляла больничных. Никто из её работников, партнеров и клиентов не знал об астме. Никто, кроме троих. Первая — это её секретарша Соня, получавшая двойной оклад за умение молчать о делах начальницы, плюс приличные премии, если приходилось выкручиваться и придумывать правдоподобные объяснения отсутствию Оксаны. Второй — водитель, а заодно и механик трех её автомобилей, Алексей, бывший одноклассник. Они дружили до пятого класса, поэтому он с детства знает про астму. Его она не стесняется. Ну и ещё уборщица Нина Николаевна — их бывшая классная руководительница.
Однажды она позвонила Оксане и предложила купить губную помаду. Голос её дрожал, и слова из себя она выдавливала с трудом. Оксана с Алексеем заехали к ней после работы, и выяснилось, что их любимая учительница связалась с каким-то сетевым маркетингом, под гипнозом “лидеров” закупила большую партию товара и теперь совершенно не знает, что с ним делать.
— Ксюша, это очень хорошая косметика, — с улыбкой на лице и слезами в голосе повторяла изрядно постаревшая учительница.
— Нина Николаевна, у меня аллергия на косметику, — вздохнула Оксана, с жалостью глядя на несчастную торговку.
— Ах, да, я и забыла, — расстроилась та. — А ты, Алёшенька, может быть, для жены возьмёшь?
— Спасибо, Нина Николаевна, только я уже развёлся.
— Ай-яй-яй! Несчастье-то какое, — запричитала учительница, и было непонятно, кому она сочувствует — Алексею или себе.
— Нина Николаевна, а давайте я просто куплю у вас всю косметику и выкину её на помойку, — предложила Оксана, — только с условием, что вы бросите этот бизнес.
Нина Николаевна сначала оживилась, но, услышав вторую часть предложения, сразу скисла.
— А как же мне жить-то на одну пенсию? У детей и внуков на шее висеть? Или идти уборщицей работать?
— А почему бы и не поработать уборщицей? — пожала плечами Оксана. — Чем плохая профессия? Вот мне сейчас в офис позарез нужна хорошая уборщица. У меня усилилась аллергия на пыль, поэтому убирать надо два-три раза в день.
Нина Николаевна энтузиазма не проявила. Тогда вмешался Алексей:
— А ещё у нас есть вакансия оператора клининговых устройств.
В глазах старой учительницы мелькнул интерес.
— А я справлюсь? Там же, наверное, сложная техника?
— Да что там сложного? Нажимаешь кнопку и пылесосишь, — захохотал Алексей.
— “Клининг” — это “уборка” по-английски, — улыбнулась Оксана.
Нина Николаевна тоже развеселилась.
— А что? Скажу детям, что устроилась в хорошую фирму начальником отдела клининга!
В палату вошла медсестра.
— Ой, Оксана Васильевна, вы проснулись? Сейчас я сделаю вам укол и расскажу, кто звонил и чего спрашивал.
— Юля, а может, пойдешь ко мне секретарем работать? — улыбнулась Оксана.
— Ничего не имею против. Буду вашим секретарем на время “командировок”. Мы с Соней уже придумали легенду: вы узнали о возможном срыве поставок и срочно уехали в Загорск. Поэтому все звонят вам на сотовый, но вы постоянно заняты решением проблем, а я — ваша секретарша, которую вы наняли для работы в загорском филиале.
Юля выбросила использованный шприц в корзину для мусора и достала тетрадку со списком звонков и вопросов.
Через час Оксана уже обзвонила всех и скучающе уставилась в окно. Лазурное небо исчерчено ветвями прозрачных ещё берез. Едва-едва подернулись зеленой дымкой стоящие поодаль тополя. Начиналась весна. Но для Оксаны начиналась пора обострений.
Можно, конечно, взять отпуск и уехать, как советует лечащий врач, к Мертвому морю. Но беда в том, что она совершенно не может бездельничать. Как только её разум освобождается от мыслей, связанных с бизнесом... хотя он никогда не освобождается. И по вечерам, и в выходные, и даже в отпуске в голове постоянно крутятся проблемы. А если их нет, она начинает их придумывать и искать гипотетические пути решения.
Поэтому она никогда не отдыхает по-настоящему. Стоит только на секунду отвлечься от мыслей о бизнесе, как на неё накатывает волна какого-то необъяснимого беспокойства. Ей кажется, что она теряет контроль над ситуацией, что драгоценное время тратится бессмысленно, жизнь проходит впустую. В итоге отпуска, которые она себе все-таки иногда устраивает — больше по требованию врачей, чем по собственному желанию, — превращаются для неё в пытку развлечениями и свободным временем.
Возможно, кто-то скажет, что так не бывает. Просто обычно этого не видно. Разве что глаз опытного психолога заметит болезненную суету во взгляде, а нормальным людям неведомы муки трудоголика. Но и тот самый опытный психолог не знает, как лечить эту болезнь, и не потому, что она неизлечима. Просто, заболевшие не подозревают, что в них что-то разладилось, и уж точно никогда не обращаются за помощью. А поскольку за решение проблемы никто не платит, то и решать её нет смысла...
В палату вошла высокая красивая женщина в белом халате — лечащий врач Оксаны, кандидат медицинских наук. Она села на стул рядом с кроватью и грустно посмотрела на свою подопечную:
— Ну что, Оксана Васильевна, открываем новый сезон?
— А что, Анна Даниловна, у вас есть какие-то другие предложения?
— Все мои предложения вы принимаете в штыки. А я, между прочим, ответственна за вашу жизнь. Я выписала вам преднизалон...
— Я не буду его принимать. Я от него тупею и толстею.
— От него все тупеют и толстеют, но по крайней мере живут.
— Я не буду...
— Жить?
— А что, все так плохо?
— Хуже уже некуда. Пора оформлять инвалидность. У вас аллергия практически на все, на что она только может быть. Каждый раз все сложнее заставить вас дышать, дозы лекарств уже максимальные, а весна ещё даже не началась.
Оксана обреченно посмотрела в окно. ещё пара дней — и березы зацветут. При одном только воспоминании о набухших почках и распустившихся сережках дышать стало труднее.
— Вам просто необходимо уехать, — продолжала Анна Даниловна. — Есть путевка в один чудо-санаторий для астматиков, в соляных пещерах. Только там возможно создать изоляцию от всех видов аллергенов. Я считаю, что для вас сейчас это единственный выход. Хотя бы на время цветения, а ещё лучше — на все лето. Идеальный вариант — на два-три года.
— Две недели. Больше я просто не могу себе позволить.
— Скажите, Оксана Васильевна, а если вы умрете, кто будет продолжать ваш бизнес?
Этот вопрос часто вставал перед Оксаной, но она старалась его не замечать, гнала от себя, как назойливую жирную муху. Теперь же проигнорировать его стало невозможно, он все-таки сформулировался. Оксана задумалась. Наследников у неё нет, мама, конечно же, не потянет. Многочисленные замы и начальники отделов? Она начала перебирать их в памяти, но почувствовала сопротивление души. Никто из них не владел общей картиной бизнеса, да и не был достоин получить такое наследство.
Но отлаженный механизм не должен в одночасье заглохнуть, значит, наследника все-таки выбрать необходимо. Итак, кто? Соня? Возможно... Она в курсе всех дел, а кто владеет информацией, тот владеет всем. Лёха? Он тоже может. Он знает, пожалуй, даже больше, чем Соня. Он возит Оксану по всем делам, а она имеет привычку размышлять вслух. Лёху она считает почти братом, поэтому нисколько не боится при нем проговаривать свои планы и подводить итоги. Ему известно не только состояние дел, но и характеры всех её партнеров и клиентов, их слабые и сильные стороны. К тому же в отсутствие Оксаны Алексей и Соня всегда неплохо справлялись с руководством компанией от её имени.
— Не знаю, — озабоченно ответила Оксана. — А почему вы спрашиваете? Неужели я действительно могу умереть? Как-то никогда об этом всерьез не думала.
— Надеяться надо на лучшее, но пусть уже ваш возможный наследник начинает потихоньку учиться управлять. Обидно будет, если предприятие, которое создал ваш отец, да и вы вложили в него всю свою душу, будет просто разграблено.
Оксана откинулась на подушку.
— Я подумаю.
— У вас осталось очень мало времени, чтобы подумать, — сказала Анна Даниловна и вышла из палаты.
Деревня деда
Александр добрался до Трёшки без особых проблем. “Надо же! — думал он, проезжая огромные поля на дребезжащем автобусе. — В городе все изменилось до неузнаваемости, просто другая страна, а здесь все так же”.
В деревню попасть можно было только одним путем — по навесному пешеходному мостику. Перед рекой была стоянка, на которой автомобили ожидали своих хозяев.
“Прошлый век!” — восхитился Александр, увидав такое скопление доисторических моделей. “Копейка”, “412-й”, “круглая” “Волга”. Когда-то деревня была очень богатой, но роскошь обветшала и состарилась. Хотя нет: вот почти новый джип.
Пройдясь по деревне, Александр заметил кое-какие изменения. Вот этот зияющий пустыми окнами двухэтажный дом раньше был сельской администрацией. Сейчас на нем висит табличка “Частная собственность! Сруб не разбирать”. Вон там была колхозная ферма. На её месте стоит огромный особняк, даже, можно сказать, терем, обнесенный красивым заборчиком. Наверное, принадлежит владельцу джипа.
С замиранием сердца Александр свернул на свою улицу и похолодел: огромного дедова дома не было. Хотелось бы думать, что перепутал и пришёл не туда, но участок прадеда, находился на самой окраине деревни возле мелкой речушки. Он подошёл ближе: на месте дома чернела яма, бывшая когда-то погребом. Рядом стояла маленькая свежесрубленная банька. На огороде уже были подготовлены несколько грядок. Участок явно занят какими-то дачниками.
Александр присел на порожек баньки. К горлу подкатил ком.
И куда теперь идти?
Нет, ему и в голову не пришло, что он сделал глупость. В голове завертелся план дальнейших действий: на деньги от сдачи квартиры в деревне можно снять какой-нибудь домик. Ну, а если не выйдет, то весну—лето он проживет в лесу — рыбачить будет, ягоды собирать, грибы, съедобные травы... Придется напрячь память и вспомнить, чему его обучал дедушка...
Дедушка! Надо же, вспомнилось это слово. Александр звал прадеда “дедушкой” лет до шести, а тот его — Саней или Саньком. Потом Саня повзрослел, и прадед стал звать его Александром, а тот его соответственно дедом. Значит, распознавать травы и прочим премудростям дед обучал внука лет до шести, а потом Саньке это стало не интересно — появились велосипед, магнитофон, рыбалка, друзья, девочки-соседки. И он целыми днями и ночами пропадал где-то в бездне летней деревенской жизни и деда видел только за завтраком и ужином.
С ностальгической болью в сердце Александр оглядывал знакомый сад. Старая яблоня уже собиралась цвести, зеленели молодыми листочками вишни. Среди деревьев гудели колоды - пчелы собирали пыльцу с ольхи.
— Это кто это тут к нам пришел?! — услышал он грозный голос и обернулся.
Перед ним, руки в боки стояла красивая полная женщина с добрым знакомым лицом. Где он её видел?...
— Да я вот решил к деду на могилу сходить, ну и на его участок заглянул. Детство вспомнил. А это, значит, ваш теперь участок?
Женщина вгляделась ему в лицо и всплеснула руками:
— Санька! Неужто ты?! Вот уж не ждали!
Он захлопал глазами:
— А вы кто? Я что-то вас не помню.
— Ха-ха-ха! — залилась звонким смехом женщина. — Вот бы я удивилась, если бы ты меня узнал! Ха-ха-ха! — Она даже запрыгала.
За последние несколько лет ему никто так не радовался. Да и такое прыганье в исполнении толстой тетеньки не часто увидишь. Он невольно начал улыбаться и подхихикивать, перебирая в памяти “фотографии” знакомых соседок. Нет, он её не помнил... внешне... но смех... смех...
У Александра перехватило дыхание. Рая!!! Он даже испугался, что сейчас потеряет дар речи, как это бывало с ним в детстве, стоило встретить на улице красавицу Раису. Она гостила у родителей всего один месяц за лето — в августе. В остальное время у неё были экзамены и практика. Она называлась красивым и таинственным словом “студентка”, когда Сашке было лет десять-тринадцать.
— Рая!
— Вспомнил, ну надо же!
— Твой смех почти не изменился, — сделал Александр неуклюжий комплимент.
— А сама я? А? Какова? — И она начала ходить и кружиться перед ним, как модель на подиуме.
Александр закусил губу. Он не знал, что надо говорить в тех случаях, когда годы явно не украсили женщину. Увидев его растерянное лицо, Рая снова расхохоталась. И он тоже. Он уже давно так не хохотал. До слёз.
— Ну хорош ржать-то! — Рая уселась рядом с ним на крылечко. — На себя посмотри! Тоже не красавец!
— Почему это я не красавец? — удивился Александр, утирая слезы. — По-моему, очень даже...
— Не. В детстве лучше был. Черный от загара, волосы выгоревшие, коленки ободранные, оводами искусанный. Как выйдешь утром, так вся улица оживала. А сейчас? Ты давно себя в зеркале-то видел? Ты же зеленый весь. Печень, что ли, больная?
— Ого! А что, прямо вот так сразу видно?
— А что в этом удивительного?
— Не знаю. В больнице чтобы диагноз поставить, на такую сумму анализов выписали...
— Ну, ты нашел, где лечиться! — перебила Рая. — Кабы я лечилась в больницах, так давно бы уже дети мои сиротами остались. Да слава богу, надоумили люди добрые. Вот и дедушка твой покойный Ефим Андреич, царство ему небесное. Уж ведь совсем старенький был, а и то помог мне, кляче дохлой, к жизни вернуться. Я ж ведь уже к себе на третий этаж без лифта подняться не могла. Это в тридцать-то лет! В поликлинике у меня вот такая книжка была со списком неизлечимых болезней.
— Да где ты их набраться-то успела?
— А, — Рая махнула рукой, — зачем вспоминать-то где? Я тебе лучше расскажу, как я от них избавилась...
Рая приехала в деревню к старенькой матери, как обычно, в августе. И с порога начала оправдываться, что редко навещает: здоровье совсем подкосилось, ходит на процедуры разные, готовится к операции — камни в почках обнаружили.
Мать выслушала, покачала головой и сказала:
— А давай Ефиму тебя покажем, може посоветует чего.
— Ой, мама, да что мне уже можно посоветовать-то? — возмутилась Рая, но к старику соседу все-таки заглянула попроведать.
Дед Ефим грелся на солнышке возле дома. Раю он не узнал — глаза уже были почти слепые, да и память все время путалась.
— Здравствуйте, дед Ефим, — привычно поздоровалась Рая и присела рядом с ним на скамеечку. — Как здоровье ваше?
— Спасибо, внученька, здоровье хорошее.
Рая даже опешила. Старику почти сто лет, а у него здоровье — хорошее! Глаза не видят, ходит уже еле-еле, а не жалуется. После такого ответа заводить шарманку о своих болячках было как-то неловко. Но другой темы для разговора она с ходу не нашла. Когда сидеть молча стало уже невмоготу, задала новый вопрос:
— Может, помочь вам чем-то надо?
Дед на секунду задумался и кивнул:
— Ну, коли хочешь помочь, натаскай воды. Баню хочу истопить.
От такого ответа Рая обалдела ещё больше. Она рассчитывала на скромное “Спасибо, внученька”, после чего можно было бы с чистой совестью сказать: “Ну, тогда до свидания”, — и спокойно уйти. Но отступать уже было неудобно.
“Вот ведь дура! И кто меня дернул за язык?!” — проклинала она себя, прилаживая на плечах коромысло.
Притащив два ведра воды, Рая схватилась за сердце. Этот факт каким-то образом оказался замеченным слепым знахарем. Он медленно встал, подошел к ней, пощупал пульс и сказал:
— Э-э-э, да ты ж совсем больная! Тебе самой помощь нужна. Жди здесь.
Он принес ещё два ведра воды, затопил баню и присел рядом со все ещё не отдышавшейся Раей.
— Сейчас я тебя в баньке выпарю да расскажу, как дальше лечиться.
— Мне нельзя греться! — испугалась Рая.
— Нельзя. Но в моей бане под моим присмотром — можно. Да ты не бойся, я слепой, тебя не сглажу.
Баню он и впрямь натопил совсем немного. Рая залезла на полку, слабое тепло обволокло и расслабило. Знахарь начал тихонько хлестать её веником. При этом он что-то бормотал и приговаривал себе под нос. Ритм был размеренный, медленный, и Рая слегка задремала.
Проснулась она то ли от громкого голоса, то ли от жары. Открыла глаза — старик пританцовывал и пел что-то похожее на рэп, держа в вытянутых руках два огромных веника и стуча ими по ней, как по барабану. Баня нагрелась. Рая хотела закричать, что ей настрого запрещено греться, но не рискнула прервать старика в его экстатическом танце. Пусть будет что будет, решила она и отдалась на волю знахаря, перестав сопротивляться ритму и звукам. Сколько это продолжалось, не помнит, но закончилось все опять медленными спокойными ударами в уже остывшей парилке.
Когда Рая вышла из бани, ей показалось, что все краски мира стали более яркими, звуки — чёткими, запахи насыщенными. Как в детстве. И спала в ту ночь, как младенец. Утром, пошевелив прояснившимися мозгами, она поняла, что процедура явно пошла ей на пользу, и сразу же побежала к деду Ефиму. Тот уже ждал её с чаем из каких-то трав.
Вечером он велел ей натаскать воды для следующей бани. На этот раз три ведра Рая притащила, даже не запыхавшись. Это было просто чудо! Скажи ей кто, не поверила бы.
Весь отпуск она постигала банную науку деда Ефима на собственной шкуре. Температура, которая в первые дни казалась ей невыносимой, через неделю стала начальной и ощущалась как едва тепленькая. “Пока ты больная, — говорил дед Ефим, — надо входить в холодную баню и выходить из холодной, а нагревать и остужать её постепенно. А вот когда станешь здоровой, тогда не грех и резкими перепадами душу потешить”.
Еще дед Ефим показывал ей растения, из которых надо делать веники. “Ну что у нас народ, окромя березы, никаких банных трав не ведает?! — возмущался он. — Береза, она конечно, дерево целительное, да ведь любая болячка жить хочет и к одному и тому же лекарству быстро приспосабливается. Менять надо венички-то. А березкой опять же будешь париться, когда вылечишься. А сейчас я тебе прописываю пихту, крапивку, сныть опять же незаслуженно забытую”.
Услышав просьбу дать слова того наговора, что он в бане читает, дед задумался и почесал затылок: “Так нет никакого наговора. Просто болтаю, что в голову придет”.
На работу Рая вернулась как новенькая. На операцию не согласилась, в больницу ходить перестала. Каждую субботу торопилась к матери в деревню. Так и затянула её дачная жизнь.
Когда дед Ефим умер, хоронить его собралась не только вся Трёшка, а и все окрестные деревни. Говорят, даже из райцентра приезжал какой-то начальник.
— И только внука родного не было на этих похоронах, — вздохнул Александр.
— Ай, не терзай себя, — махнула рукой Рая. — Все ж понимали — ну как ты оттуда, из армии, приедешь? Не близкий свет...
— А почему он умер? — спросил Александр. — Ты ж говоришь, абсолютно здоровый был.
— Да кто же его знает, — пожала плечами Рая. — Накануне обошел всю деревню, словно прощался. Подойдет, поздоровается, потолкует, совет какой-нибудь даст. Потом говорит: “Ну что ж, люди добрые, счастливо вам оставаться! А мне пора”, — и к другому в гости идет. А на следующий день гляжу — нет его на скамеечке. Зашла в дом, а он лежит... и всё.
Они помолчали, и Рая начала отвечать на основной вопрос, который Александр боялся задать:
— А участок деда Ефима я на свою старшую дочь оформила, чтобы какому-нибудь пришлому не достался. Жалко же и пчёл, и такой сад в чужие руки отдавать. Так что, если ты когда-нибудь захочешь стать дачником, мы его мигом на тебя переоформим, ты не сомневайся.
— А что с домом случилось?
— Пришлось раскатать, - вздохнула Рая. – Как-то быстро он начал гнить после смерти деда. Разобрали всей деревней да в печах сожгли — пусть уж идет вослед за хозяином.
— Ну и слава богу. Мне работы меньше, — улыбнулся Александр.
— Ты что, и впрямь решил дедов участок под дачу оформить?
— Да нет, Рая, я сюда жить приехал.
Немой вопрос повис в воздухе.
— Не могу я больше жить в городе. Не мо-гу! Ненавижу я их всех. Сдал квартиру и решил сюда перебраться.
— А здесь-то ты что делать будешь? Ну ладно летом, а зимой как?
— Не знаю пока. Что-нибудь придумаю. Но в город возвращаться не собираюсь. По крайней мере, пока не научусь любить врагов своих.
— Что, с какой-нибудь мафией проблемы? — шепотом полюбопытствовала Рая.
Александр рассмеялся:
— Ой, Рая, если бы с мафией или с какими-нибудь моджахедами, то это была бы не проблема. Там все понятно: бей, стреляй, удирай. У меня с обычными, нормальными людьми проблемы, понимаешь?
— Нет, не понимаю.
— Ну и не дай бог тебе это понять. — Александр огляделся. — А ты правда мне этот участок отдашь?
— Да конечно! Для тебя и держали его. Вон баню взамен старой поставили. Только она тут пока чуланчиком служит. Если вправду решишь зимовать, надо будет печку сложить.
— И сколько я тебе за неё должен?
— Да ты что! — Рая опять замахала руками. — Ничего не должен. Мы же каждый год вашу вишню на рынок отвозим килограмм по сто... А ещё яблоки. А мёд! А работы-то — только собрать. Так что ещё кабы не я тебе должна осталась.
Александр почувствовал, как счастье разливается по жилам.